"Красная бурда" 22 января 1999 г.

СМЕХ СКВОЗЬ ТРУБЫ

(Окончание. Начало 20 января.)
(Повтор. Первая копия 21 января.)

• У меня трубы какая-то сволочь на даче сперла... -- вымолвил наконец он. После некоторой паузы раздались робкие смешки, шепот, шушуканье. Смешки становились все более отчетливыми и громкими. До зрителя постепенно доходила суть сказанного, и уже через минуту зал сотрясался от безудержного смеха.

Пиндюрин выдержал паузу, подождал, пока все отсмеются. Потом не по-писательски злобно посмотрел внимательно на раскрасневшиеся от смеха зрительские довольные рожи и внятно сказал:

• Я не вполне разделяю ваше веселье по этому поводу...

Последнее слово буквально потонуло во взрыве хохота.

Пиндюрин поднял руку, призывая всех к тишине.

• Не знаю, возможно, вам и приятно это слышать. Как будто ничего в жизни с вами не приключалось смешнее того, что у меня какая-то сволочь слямзила канализационные трубы с дачи...

Общее ржание, перерастающее в сплошной стон, покрыло его голос. Напрасно он пытался что-то сказать. Хохот разлился по всему залу, словно молоко с плиты.

Только начнет умолкать, как кто-нибудь подхватит снова и опять -- пошло писать...

Наконец кое-как все успокоились. Дамы вытирали платочками слезы с расплывшихся опухших размазанных глаз. Отдувались и крутили головами мужчины, утирая платками лица, постанывая и кряхтя.

• Я почти уверен, что кое-кто из вас возможно причастен к этому воровству... -- успел сказать в паузе Пиндюрин. И пока публика обдумывала сказанное, Пиндюрин торопливо, боясь, что его перебьют, продолжал: -- Да! Да! Ведь в душе каждого из вас только одно, как бы своровать! И у кого? У бедного, доброго писателя!... Который ничего плохого не делал... А лишь музою своею чувства пробуждал. Что ж, веселитесь, а я... угас... как светоч... дивный гений... -- голос Пиндюрина задрожал, -- угас мой торжественный венок...

Тут продолжительный раскат хохота прервал его тираду... Кто-то в глубине зала с грохотом повалился с кресла и бездыханно замер на полу...

Стараясь перекричать смех в зале, Пиндюрин надрывно вещал в микрофон.

• А вы, надменные потомки... Козлы позорные! Нашли у кого слямзить! Известной подлостью прославленных отцов... Пятою рабскою поправшие обломки... Ворюги... Вы (тут Пиндюрин с пафосом выбросил вперед перст) жадною толпой, стоящие у трона... писательские трубы с дачи утащив... Таитесь вы под сению закона. Пред вами суд и правда -- все молчи!..

Первые ряды попадали с кресел и валялись по полу, держась за животы. Многие описались и стыдливо прикрывали свои мокрые одежды. Запах аммиака наполнил зал. С кем-то приключилось более ужасное... Но смех тем не менее не прекращался.

• Но есть и Божий суд! Наперсники разврата! Суки такие! Ворюги несчастные! Есть грозный суд, негодяи! Канальи мерзкие... Он не доступен звону злата. И мысли и дела он знает наперед... скотины такие! -- разошелся не на шутку Пиндюрин. -- И тогда напрасно вы прибегнете к злословью! Оно вам не поможет вновь... ворюги мерзкие. У кого вы своровали? У себя своровали. Вы музу задушили у поэта! Зачем я от мирных нег и дружбы простодушной вступил в этот свет завистливый и душный?
• Хватит! -- умоляюще возопили на первом ряду. -- С человеком плохо! Какой-то мужик жадно ловил ртом воздух, выпучив глаза, хрипел, пуская пену. Шатаясь из стороны в сторону, обессиленная и еле волочащая за собой ноги, на сцену поднялась какая-то девушка, неся в руках букет роз, но не дошла, а повалилась в двух метрах от Пиндюрина на пол, выронила букет, и держась руками за живот и задрав ноги, каталась по краю сцены...
• Замолкли звуки чудных песен. Приют певца угрюм и тесен, и на устах его печать... бл... нах... -- не мог остановиться разъяренный писатель, бросая в беснующийся зал слова упрека.

Пиндюрина увели со сцены специально прибывшие сотрудники министерства по чрезвычайным ситуациям. Отъезжая от концертного зала, Пиндюрин долго еще слышал гулкие раскаты смеха. А рядом с ним, на заднем сиденье, пряча лица в бронежилеты, сотрясались от смеха два дюжих молодца с автоматами в руках.

© 1998 Александр Мешков